Думается, в рамках националистической повестки дня и сопутствующей ей националистической пропаганде, царящих в Армении и Азербайджане, лишь малая часть жителей этих государств знает что-либо о примерах мирного взаимодействия обычных людей — азербайджанцев и армян, происходивших во времена разгоравшегося националистического безумия.
Обмен населением между азербайджанским селом Кызыл-Шафаг (Красная Заря), расположенном в лесистых горах Калининского района (ныне Лори) Армянской ССР и армянским селом Керкендж, расположенном недалеко от Баку, в Шемахинском районе Азербайджанской ССР — уникальный пример инициативы коллективов — общин этих сёл, — направленной на преодоление конфликтной ситуации в рамках армяно-азербайджанского противостояния. Это вредная и ненужная сегодня ни армянским, ни азербайджанским националистам история тружеников двух сёл, сумевших самостоятельно организоваться, вступить в диалог друг с другом как разумные люди и самостоятельно, сообща, найти бескровный выход из кризисной ситуации тщательно раздувавшейся войны, которая не ими и не в их интересах была спровоцирована.
Сумгаитские погромы в Азербайджанской ССР случившиеся в феврале 1988 года стали для жителей села Керкендж вестником надвигавшейся бури, принеся с собой смерть и в дома керкенджцев. Одной из жертв этих погромов стал их односельчанин Габриел Трдатян, на тот момент проживавший в городе Сумгаите.
Так вспоминает о ситуации один из керкенджцев:
«После Сумгаита всегда опасность была… Это было заметно. Знакомый [азербайджанец] видит тебя, лицо отворачивает, в другую сторону идет, не хочет разговаривать с тобой, кто-то говорит такое, чего раньше не говорил… и ты видишь, что милиция не на твоей стороне…» [1].
Сумгаит, породивший чувство опасности, вынуждал керкенджцев искать какой-то выход из ситуации и именно тогда появились идеи о переселении всей общиной в Армению или Россию, а также обсуждались варианты об обмене с азербайджанским селом в Армении. Но вначале эти идеи не пользовались широкой поддержкой в общине, ещё оставались надежды на советскую власть и, что немаловажно, такой выбор ставил перед людьми тяжёлый вопрос, особенно актуальный для совмещавших традиционный патриархальный уклад с советской модернизацией жителей села :
«А кому мы будем оставлять наших предков и родственников?»
В то же время, в начале 1988 года, взаимная ненависть — провозвестник будущей “национальной независимости”, добралась и до лесистых гор Калининского района Армянской ССР (Лори). Для жителей Кызыл-Шафага, азербайджанцев, эта земля, природа, горы были столь же родными, как и для армян. Один из сельчан Кызыл-Шафага в ту пору направляясь на работу через армянское село Шахназар услышал от попутчика армянина:
«А вы не боитесь ехать в район?» Этот вопрос очень удивил его: «Я говорю, а почему я должен бояться, я только вечером оттуда вернулся. А что случилось, чего я должен бояться? То есть я совершенно не в курсе, что происходит. А он нам сказал: вы напрасно едете в район, вас там могут обидеть»[2].
Фотография Мамеда-киши в собственном доме в Кызыл-Шафаге (Армянская ССР) незадолго до событий.
Однако в первой половине 1988 года основные события разжигаемого армяно-азербайджанского конфликта происходили “где-то там”, далеко от молчаливых гор и звонких горных речек Калининского района (Лори). Лишь их эхо доносилось до этих краёв и никто не знал толком, сколько в его отзвуках правды, а сколько лжи. Отношения с ближайшими соседями-армянами у кызыл-шафагцев оставались прежними и так же как армяне из Керкенджа они надеялись на советскую власть. Вот как вспоминал об этом 72-летний сельчанин Кызыл-Шафага:
«Нет, отношения остались прежними, какими были отношения, такими и остались. В других районах было, в Кировакане, Ленинакане, Ереване и его пригороде, в Аштараке, в районе Севана. Там происходило что-то, говорили, что и людей убивали, но мы ничего этого не видели, мы не можем говорить об этом. Говорили и про то, что людей поместили в трубу и заварили ее и так далее. Но мы не видели этого, я не могу говорить неправду и сказать, что было что-то такое, что с нами что-то сделали. В нашем районе всего одного человека убили, одного старика. И все. А так в нашем селе и в соседних селах ничего такого…» [3].
В Шемахинском районе Азербайджанской ССР осенью 1988 года ситуация становилась всё более напряжённой. В самом Керкендже и в соседнем крупнейшем армянском селении района — Мадрасе, приютились армянские беженцы из соседних сёл Шемахинского района и города Шемахи, вынужденные бежать от погромов.
Расположение двух сёл, жители которых обменялись домами
Однако так же как и азербайджанцы из Кызыл-Шафага, армяне из Керкенджа продолжали поддерживать добрососедские отношения со знакомыми азербайджанцами. Интересна история, которую рассказывает житель Керкенджа. Он и его односельчанин поехали в селение Алят, чтобы купить свинины у своих знакомых азербайджанцев для предстоящих праздников, дело было в ноябре 1988 года. Показателен сам факт такой покупки свинины у азербайджанцев-мусульман и вполне обоснованное предположение (которое подтверждается в дальнейшем ходе рассказа керкенджца) о том, что у них было подпольное хозяйство, запрещённое советскими законами. Эти “деловые” отношения между армянами и азербайджанцами предполагают высокий уровень личного доверия, так как власть не должна была знать о такого рода связях. Купив свинину керкенджцы собирались вернуться, но их знакомый азербайджанец, директор пекарни, сказал, что одних их отпускать нельзя:
«…боюсь, что вас зарежут… Потом он сказал: мой сын вас проводит, с вами будет… Мы говорили, что не надо, мы по другой дороге поедем, там была другая дорога…».
Когда они уже были в пути, их остановила машина ещё одного знакомого азербайджанца, сотрудника органов милиции. Он спросил, откуда они путь держат:
«Этому не скажешь: оттуда. Сказали, что из города. Говорит, через Шамаху не езжайте, там вас режут, я сейчас вас провожу… Мы сказали, что поедем по короткой дороге. Он нас проводил… В селе было еще спокойно, но в эту ночь напали на армян Шемахи, Шестого совхоза и других мест. Армяне всё оставили, бежали голыми, половина в Мадрасу, половина – в наше село» [4].
Около города Шемахи в мастерской по обработке камня работали несколько керкенджцев, из воспоминаний которых следует, что старые дружеские контакты с азербайджанцами в условиях открытой конфликтной ситуации сохранялись:
«Когда в Шеамахе началось, на работе в обеденный час пришли [знакомые азербайджанцы], сказали нам, что в армянских кварталах погромы, в домах армян… окна ломают, на улицах нет армян. Вечером уже видим, что народ с верхней стороны [со стороны города] идет в нашу сторону, где мы работали, чтобы напасть на нас… Нет, драки не было. Были люди, что нашу сторону держали. С машиной хотели что-то сделать, ковер с машины срывали, взяли инструменты… Стычка могла быть, но у Авага был один знакомый в Шамахе, кому он продал свою машину… А это был сын шейха в Шамахе. Этот парень слышал, что здесь творится, и сразу же на этой самой машине приехал к нам… Было много народа.
Его прислушались и позволили, чтобы мы вышли… Мы сели в машину и выехали. Это было в последний раз… Когда достаточно поднялись по дороге и посмотрели назад, там, где мы работали, уже горело… Там [на работе] были пожилые люди (азербайджанцы — прим. редакции), но они не смогли нас защитить» [5].
В Армянской ССР к концу 1988 года происходили похожие процессы, начался исход азербайджанского населения. Волны азербайджанских беженцев докатились до Калининского района (Лори), граничащего с Грузией, через которую они перебирались в Азербайджанскую ССР.
«Через нашу деревню проходили люди из Агбаба и других деревень в Азербайджан. Я думаю про себя, куда они бегут? Куда идут они, а я пасу овец в поле. Смотрю, везут с собой шифоньер, стол и другие вещи» (Вейсал-киши, 78 лет).
«Они жили среди армян. Их окружали армяне с трех сторон, и только с одной стороны Турция. А в Турцию они в то время идти не могли. Поэтому они выбрали путь через нас в Грузию, а потом в Азербайджан. Они <…> на забитых вещами машинах проезжали мимо нас. А мы всё удивлялись, зачем они уезжают, разве можно родину покидать. Откуда мы знали, что и нас такое ожидает. (Гюльшан-ханум, 52 года)» [6].
Весьма показательно то, что по мнению как кызыл-шафагцев, так и керкенджцев активными поджигателями конфликта стала интеллигенция Армянской и Азербайджанской ССР:
«…их писатели, их артисты выступали на площадях… Один из их писателей – Вахабзаде, другой – Анар, председатель их Союза писателей, и еще Зейнаб Ханларова, народная артистка Армении (певица Зейнаб Ханларова из Азербайджанской ССР в советские годы получила почетное звание народной артистки Армении — прим. редакции), выступали, что армян надо выгонять… Например, Вахабзаде сам говорил: почему шамахинские армяне не хотят уйти?.. Уже корни пустили там. В тот же день начали камни кидать на дома армян в Шамахе, разбивать стекла…»
«Как звали этого писателя, армянина… Зорий Балаян! Вот он! Это он во всем виноват, всё это верха начали! (Алы-киши, 72 года).
Я вернулся со школы домой днем пообедать, а дома жены не было. Она к соседям вышла. Дети в школе. Включил радио. Сижу один, обедаю. И вдруг слышу, что известный ученый Аганбегян выступил во Франции в сенате с речью о том, что если Нагорный Карабах передадут от Азербайджана Армении, то в Армении повысится хозяйство и т. п., улучшится жизнь. Когда я это услышал, я в это время чай наливал себе, стакан упал из рук и разбился. Очень я понервничал, как такое может быть! (Авды-муаллим, 69 лет)» [7].
С конца 1988 года до весны 1989, общинам сёл Керкендж и Кызыл-Шафаг пришлось организовать самооборону. Несмотря на то, что отдельные представители местных властей помогали общинам азербайджанцев и армян, несмотря на то, что армянам села Керкендж близкие друзья-азербайджанцы помогали приобретать даже необходимые боеприпасы, было очевидно, что ни тем, ни другим больше оставаться в родных для них краях просто физически невозможно.
Солдат внутренних войск СССР у поста самообороны керкенджских армян вместе с маленькими керкенджцами Н. Цатуряном и А. Варданяном (с. Керкендж, Азербайджанская ССР)
Мотивы обмена деревнями и у керкенджцев и у кызыл-шафагцев были общие, это нежелание разделять общину и стремление сохранить в неприкосновенности память о предках — кладбища. Варианты для выбора места нового поселения у них были ограничены. Как отмечают азербайджанские исследователи истории обмена двух сёл, тогда в Азербайджанской ССР нашлись представители власти, готовые оказывать помощь беженцам из Армении, но таковых чиновников и общественных деятелей было очень немного. Кызыл-шафагцам в Азербайджанской ССР предлагали выделить территорию и в дальнейшем обеспечить все условия, помочь в строительстве новых домов. Отказ кызыл-шафагцев заново строить село на новом месте в дальнейшем оказался верным решением, за скорым коллапсом СССР распалась вся экономика и пришедшая на смену уже откровенно националистическая власть была заинтересована в решении более важных для неё “национальных интересов”, а не в строительстве новых сёл для беженцев.
Кызыл-шафагцы были горцами, вели отличающееся от хозяйства керкенджцев сельское хозяйство, в основном скотоводство и земледелие — посев пшеницы, картофеля. Керкенджцы же жили в совершенно иной климатической и экономической зоне, занимались виноградарством, многие из них были рабочими на близлежащих предприятиях, были привычны к жаркому климату Шемахинского района. В первый раз побывав в горном Кызыл-Шафаге, армяне-керкенджцы не захотели туда перебираться, для них там было слишком холодно, “как в Сибири”.
Азербайджанцы из Кызыл-Шафага, привыкшие к горным ландшафтам и свежему прохладному воздуху, к многочисленным родникам с ледяной водой, в свой черёд восприняли село Керкендж как жаркую сухую пустыню, где просто невозможно жить.
Все решения по обмену сёлами в армянской и азербайджанской общинах принимались коллективно, на низовом уровне были выдвинуты признанные всеми членами общины лидеры и они несколько раз ездили делегацией: то азербайджанцы в Керкендж, то армяне в Кызыл-Шафаг. Жили в это время вместе, в домах у лидеров принимающей стороны. До того, как прийти к решению обмена сёлами керкенджцы, как и кызыл-шафагцы, рассматривали несколько вариантов, вплоть до переселения в Россию, например, одно время в самый безысходный момент азербайджанцы из Кызыл-Шафага думали о переезде в Ростовскую область и даже, вроде бы, получили ответ из Москвы от центральных властей, мол, приезжайте, дадим вам отдельный пустой посёлок, обеспечим работой. Но потом, как вспоминает селянин:
«…народ сказал, что старики есть, женщины пожилые. Куда нам на чужую землю ехать, и так нас здесь выгоняют, через неделю из России выгонят. Поэтому уже не поехали, но зря, надо было уехать. Там лучше было бы» [8].
Первая встреча произошла в феврале 1989 года в Керкендже, куда прибыла азербайджанская делегация Кызыл-Шафага. Вот так вспоминают керкенджцы о первых контактах с директором совхоза, председателем сельсовета, главным инженером и шофёром, составлявших делегацию армянских азербайджанцев:
«Народ говорил… Да, собрались у конторы… у нас была контора, перед ней собрались, народ говорил. [Интервьюер: — А что говорили?] Как они не хотели приехать в Азербайджан, так и мы не хотели наши дома оставить. У нас была 400-летняя история нашего села» [9].
После этого делегация азербайджанских армян вместе с кызыл-шафагцами отправляется в Армению, чтобы осмотреть Кызыл-Шафаг. В путь отправились четверо старейшин Керкенджа, по статусу бывших простыми крестьянами. Как отмечали сами делегаты Керкенджа на переговорах в Кызыл-Шафаге, их дома в Керкендже были старыми по сравнению с Кызыл-Шафагом и последний превосходил по их количеству село Керкендж, однако это не стало препятствием для диалога.
Один из лидеров организаторов обмена Рафик Мартиросян. Село Дзюнашох (Кызыл-Шафаг), Армения, 2006 г. Фото А. Акопяна
В Кызыл-Шафаге были обсуждены конкретные методы принятия решений и переселения. После достижения принципиальной договорённости между лидерами, было решено, что окончательное слово остаётся за “народом”, т.е. членами азербайджанской и армянской общин. Для этого “народ Кызыл-Шафага” должен был сам осмотреть место переселения, равно как и “народ Керкенджа”, и чтобы каждый из них по обоюдному согласию, без принуждения осмотрели дома, выбрали, договорились меж собою.
Одним из важнейших вопросов в ходе обсуждения было сохранение кладбищ. Армянское кладбище сохранялось в Керкендже, а азербайджанское в Кызыл-Шафаге — таков был взаимный договор. Тогда, в 1989 году, у людей ещё теплилась надежда, что они потом смогут свободно посещать свои кладбища. Во время переговоров даже решили, в какой месяц в году желающие с обеих сторон смогут приезжать на могилы своих предков. Когда в августе 1989 года один из керкенджских армян покидал село, он ещё раз напомнил аксакалам Кызыл-Шафага о сохранении кладбищ, тогда один из них поклялся на Коране, что так оно и будет.
Азербайджанское кладбище в селе Дзюнашох (Кызыл-Шафаг), Армения, 2006 г. Фото А. Акопяна
Армянское кладбище в селе Керкендж, Азербайджан, 2006 г. Фото С. Гусейновой
Все договорённости были устными, но дополнительной частью закрепляющей договор между людьми была ритуальная часть. Процесс переговоров в Кызыл-Шафаге шёл за столом, за “хлебом-солью”. На вершине холма в Кызыл-Шафаге, там где находилось святилище, переговорщики сидели несколько раз, как вспоминает один из армян-керкенджцев:
«Один парень из нашего села грустно пел на их (азербайджанском — прим. ред.) языке. Народ плакал… Да, [азербайджанцы] плакали… Два-три раза на холме сидели, рядовых (солдат внутренних войск СССР, охранявших тогда сёла — прим. ред.) они [азербайджанцы] туда не пускали. Те были далеко-далеко. Кому следовало, тот и приходил. Директор… шефы приходили…» [10].
Ещё одним обрядом закрепления договора был так называемый “ehsan”, что в переводе с азербайджанского значит “поминки”. Для этого обряда директор совхоза в Кызл-Шафаге зарезал отборный скот и затем на самом кладбище была проведена совместная трапеза, в которой участвовали армянские делегаты из Керкенджа.
Непосредственный обмен домами проходил уже на уровне членов двух общин, где каждый сам договаривался с хозяином понравившегося дома. При обмене стороны старались соблюдать равноценный обмен, насколько это было возможно в тех условиях и не оказывать никакого давления на выбор людей. Выбор при этом был отнюдь не лёгким, самим кызыл-шафагцам их дома казались гораздо лучшими чем те, с которыми им приходилось обмениваться, о чём, в принципе, говорили и сами делегаты армяне-керкенджцы. Вот как вспоминает о покинутом Кызыл-Шафаге председатель совхоза Байрам Аллазов:
«А у нас такие дома были! Большинство двухэтажные, туф, камень! Канализация… В каждом доме! Паровое отопление! <…> Несмотря на то, что в нашем селе была вода, 19 км проводил водопроводные линии… Питьевую водопроводную линию!» [11].
В любом случае эти люди понимали, что попали в общую беду и воспринимая друг друга не как врагов, а как сотоварищей по горю, шли на уступки и были способны договориться между собой, в отличие от прочего большинства народных масс одурманенного и руководимого “национально ориентированными политиками”, будущими “национальными олигархами” и прочим высокообразованным, интеллектуальным и “древне-мудрым цветом нации”, тянущими их сквозь пекло войны в эксклюзивное “светлое национальное будущее”.
Армянское кладбище в Керкендже — азербайджанской деревне
Официальные власти зачастую не только не способствовали процессу обмена населением между сёлами Керкендж и Кызыл-Шафаг, но и порой чинили всякие преграды. Один “управляющий совхозами” в Калининском районе (Лори) осмотрев Кызыл-Шафаг заявил керкенджцам, что им тут делать нечего, дома будет забирать государство для армянских беженцев из Карабаха. На это один из керкенджских армян возразил, что:
«Это ложь. Если народ Карабаха идет сюда, то почему ребята воюют, гибнут. Если Карабах будет опустошаться, для кого они умирают. Не правда ли?» [12].
В Азербайджанской ССР кызыл-шафагцы встретились с противодействием местных властей, в Шемахе Райисполком и Райком им не позволили обменивать сёла и дома, указывая на то, что эти дома будут проданы. Тут пришлось армянским азербайджанцам и азербайджанским армянам вновь приложить совместные усилия. Кызыл-шафагцы обратились к ректору Азербайджанского педагогического института академику Асаду Курбанову. Асад Курбанов позвонил шемахинским районным руководителям и попытался объяснить, что люди общий язык нашли, два села между двумя республиками обмениваются, а вы им тут палки в колёса вставляете.
Керкенджские армяне направили свои усилия на Шемахинский райком, где у них были знакомые по работе:
«Потом я пошел к первому секретарю, – продолжает информант, – поднимаюсь… второй секретарь была русская женщина, знала меня долгие годы по работе, я бригадиром работал. Она сказала мне: иди, за горло возьми [первого секретаря], требуй, чтобы позволил…. Там были знакомые мне [азербайджанцы], они отводили меня в сторону и говорили: «Готовятся… торопитесь, скорее уезжайте, быстро уходите». Эта женщина мне сказала: «Торопитесь, я тоже… [собираюсь уезжать – А.А.]. Сейчас, по-моему, она глава общины молокан в Баку…» [13].
В результате общие усилия дали свои плоды.Основная часть кызыл-шафагцев переселилась в Керкендж в течение двух месяцев в мае и июне 1989 года. И тогда же, в мае 1989 года, в селе Кызыл-Шафаг появляются первые армянские семьи из Керкенджа, а к июлю уже все участвовавшие в обменном процессе керкенджцы переселяются в Кызыл-Шафаг.
Тогда в Керкендже остался один житель, который на момент 2006-2007 гг., согласно доступной нам информации, всё ещё жил там. Это был Рамазан-киши, которому в указанные годы было 79 лет и его называли лезгином. Сам он говорил, что он не лезгин, а лакец. Во время переселения ему предлагали уехать вместе со всеми, но он остался:
«Армянские ребята мне сказали, давай поезжай с нами. Я им ответил, куда я поеду, я же не армянин. Я – Таджигутаев Рамазан Джакаевич, а ваши — Петросян, Аванесян, Вартанян, а меня там потом не убьют, увидев мою фамилию? (рассмеялся) Я не поеду» [14].
Рамазан-киши,единственный старожил села Керкендж. Азербайджан, 2006 г. Фото С. Гусейновой
Жена Рамазана-киши была армянка и позже, уже после переселения керкенджцев, она тоже уехала в Армению, где и умерла спустя три месяца, в Керкендже осталась вся её жизнь, семья, дети, дом. На все уговоры остаться она никак не соглашалась:
«Она, кажется, в Шемаху поехала, там ей кто-то что-то сказал, испугалась она… После этого она больше не ездила, обидели ее что ли там. Но здесь, в деревне, ее никто пальцем не трогал. Наоборот, все интересовались, спрашивали у нее, что и как надо делать. Печь хлеб она нас учила. Вся семья ее здесь осталась, а она уехала. Ее дети, муж здесь остались (Эльмира, 37 лет)» [15].
Переселение не было быстрым, одномоментным событием и процесс обмена населением между сёлами растянулся с мая по сентябрь 1989 года. В эти несколько месяцев, в ходе переселения армяне и азербайджанцы жили вместе в одном доме в двух сёлах проводивших обмен жителями и домами. Помимо этого сохранялись вплоть до конца переселения и добрососедские, дружеские отношения с соседними деревнями. Так, кызыл-шафагцы вспоминают, что ещё весной 1987 года, когда в Кызыл-Шафаге официально праздновали весенний праздник Новруз, в село на праздник приходило немало соседей и знакомых армян. Если армяне из соседней деревни Шахназар в разразившемся кризисе не могли оказать существенной помощи кызыл-шафагцам, то они старались как-то продемонстрировать не изменившееся к соседям-азербайджанцам отношение:
«Почти все имели знакомых, дружили, это уже сотни лет было. Они даже не приехали, не спрашивали, есть ли у тебя на продажу корова или еще что-то. Сказали, чтобы не обиделись наши. Они так думали, пусть эти люди не обидятся, что мы, мол, заставляем их продавать, что мы не радуемся (Авды-муаллим, 69 лет)» .
«Нет, помощи от них не было. А что они могли поделать? Они только могли обругать тех, кто все это замутил, говорили, а мы их так и так, это подлые люди, мы жили, как братья, а теперь нас вот так разъединяют (Алы-киши, 72 года)» [16].
Поддержку друг другу оказывали и коллеги по работе, директор-армянин районной калининской автошколы, где работал кызыл-шафагец Алы-киши, прислал ему угля и дров, когда у последнего дома совсем не осталось топлива. Этот же директор вскоре передал своему коллеге-азербайджанцу зарплату, трудовую книжку и все нужные ему рабочие документы, придя специально в деревню Кызыл-Шафаг, на блокпост который к тому моменту был установлен милицией. Алы-киши обратился к нему:
«А я говорю, пойдемте домой, чай попьем, за столом посидим. Разве мы за одним столом не сидели? Ну, что это такое, разве так можно? Нет, сказали, мы не можем пойти. Они ушли, я ушел к себе… (Алы-киши, 72 года)».
В повседневных контактах кызыл-шафагцы и керкенджцы, армяне и азербайджанцы, могли общаться друг с другом на двух языках и делать для себя интересные лингвистические наблюдения и открытия.
«У этого армянина [с которым был произведен обмен домами – Авт.] четыре дочери было. Сына не было. Они приехали на мой дом посмотреть, зашли в дом. А я дом на славу построил, спасибо Байрам-муаллиму, мне с деревом помог! И дочери его между собой на своем языке говорят, а они так грубо на армянском говорили, и они говорят – хороший дом, давайте обменяемся. А я стою в стороне и спрашиваю их на армянском: вы учились? Они отвечают: баё! Да, две сестры окончили институт в Ереване, а две другие — без образования. И когда я с ними так чисто на армянском разговаривал, они мне говорят: эй кира, эй дядя, ты так чисто говоришь на нашем языке, а наш народ (керкенджцы) не может так говорить. У них грубо получается, понять ничего невозможно. Я сказал, что я много раз бывал в Ереване. А как они разговаривали на азербайджанском! В жизни не отличишь! Ох-ох! Как мусульманки разговаривали! Очень грамотно! (Вейис-киши, 91 год)» [17].
Армяне Керкенджа также вспоминают о совместном проживании с кызыл-шафагцами, один из первых армян-керкенджцев обосновавшихся в новом месте рассказывал такой случай:
«[Азербайджанцы] про меня говорили между собой, что я хороший аксакал… Например, когда я переехал, в магазине женщина-[азербайджанка] работала, ее свекор был /…/ аксакалом [участником переговоров – А.А]. В первый раз когда меня увидела, спросила: «Если я в ваше село приеду, меня убьют, да?» Ее свекор сказал ей: «Пустые вещи не говори». Потом, когда я в магазин заходил (дети тогда еще не приехали), даже если там было 1000 человек, она говорила: «Даи [дядя], что тебе нужно? Ты иди себе. Скажи, что хочешь, я в дом отправлю». Вот так» [18].
Примеров взаимопонимания и уважения было много. В Керкенжде, например, осталась учительница-армянка, чтобы закончить учебный год, тогда как её муж уже перебрался в Кызыл-Шафаг. Кекенджцы делились с прибывшими кызыл-шафагцами опытом по выращиванию винограда и учили печь хлеб в тондире, армянские азербайджанцы учили керкенджцев делать сыр и делились тонкостями обработки молока для производства масла.
Совместное проживание армян и азербайджанцев в Керкендже подошло к концу осенью 1989 года, когда по воспоминаниям знакомого уже нам Рамзан-киши:
«…остававшихся в Керкендже немногих армян «насилу выпроводили отсюда, они не хотели уезжать отсюда. Говорили, что это наша родина. Не хотели они уезжать отсюда. Их насилу отсюда вывезли. <…> Государство. Приехали автобусы, и их вывезли. В деревне оставалось около 10 человек, которые не хотели уезжать отсюда. Их посадили на автобусы и отправили в дорогу (через Дагестан) (Рамазан-киши, 79 лет)».
Из рассказов Рамазан-киши можно узнать, что для многих армян и после переезда в Кызыл-Шафаг скитания не закончились:
«Им там, армянам, не понравилось. Местные армяне не давали им житья. Поэтому они даже и не стали там жить. Уехали все в Россию, в основном в Георгиевск, Прохладный, Нальчик. Их там всего пять или шесть домов осталось, остальные все разъехались, но большинство их живет в Георгиевске, в Прохладном, Пятигорске. <…> Не смогли они там ужиться. Те местные армяне им говорили, что вы не армяне, вы азербайджанские армяне, вы мусульмане, вы не армяне».
Для керкенджцев сразу же после переселения становится важным сохранение памяти о родном селении и как первый шаг для этого они предлагают переименовать Кызыл-Шафаг в Керкендж и даже готовят щит-указатель с названием для установки перед входом в село. Для властей Калининского района (Лори) такая инициатива показалась излишней, да и неармянское название “Керкендж” как-то не вписывалось в патриотическо-националистический дискурс, на кривую дорожку которого уже уверенно вступили “юные строители” будущего армянского буржуазного государства. Уже в 1989 году на страницах районной прессы начинается обсуждение о переименовании самого района — Калининский и ряда населённых пунктов, которые имели тюрко-азербайджанские или советские имена, словом, был запущен милый сердцу каждого националиста процесс декоммунизации.
Исходя из требований момента сначала предлагалось просто перевести на армянский язык Кызыл-Шафаг и сделать его Кармир Аршалуйс (Красная Заря). Но и от такого варианта явно “попахивало коммунизмом”, поэтому предлагались другие варианты: Талворик, Норамут, Нораван, Новый Вардашен. Все эти инициативы выдвигали местные жители — на тот момент пока ещё калининцы.
Ответную инициативу тогда снова выдвинули керкенджцы, предложив переименовать село Кызыл-Шафаг в Закян – в честь своего односельчанина, героя Великой Отечественной войны Симона Закяна. Они написали коллективное письмо в районную газету:
«…мы вынуждены были оставить наше поселение и сейчас находимся на родной земле…. Большинство жителей Кызыл-Шафага переселилось из села Керкендж Шамахинского района Азербайджанской ССР. На страницах вашей газеты были разные предложения о переименовании села. Но мы хотим назвать ее Закяном в память полковника Симона Закяна, который родился в селе Керкендж. С.Закян в 1918 г. участвовал в обороне Бакинской коммуны, после этого активно сражался за установление Советской власти в Азербайджане, в Армении, в Грузии. Потом, получив военное образование, был первым командиром 89-ой армянской дивизии. В начале 1942 г. был назначен командиром 390-й армянской стрелковой дивизии, сформировавшейся в Крыму,и вступил в бой против врага в Керчи. Погиб от тяжелых ранений, полученных в неравном бою. Захоронен в парке им. Кирова в Ереване, где стоит его памятник. Посмертно был награжден орденом Ленина». Керкенджцы пишут, что хотят увековечить светлую память героя войны, назвав село его именем. Под письмом подпись: «Группа жителей села Кызыл-Шафаг» [19].
Памятник воинам-керкенджцам, погибшим во время Великой Отечественной войны. Село Керкендж, Азербайджан, 2006 г. Фото С.Румянцева
Табличка на памятнике — Памяти воинов керкенчцев. Село Керкендж, Азербайджан, 2006 г. Фото С. Румянцева
И опять эти наивные керкенджцы выступают со своими неудобными предложениями — “оборона Бакинской коммуны”, “установление советской власти в Закавказье”!?.. — зарождавшемуся национальному государству явно ни к чему такие герои. Поэтому даже школу в селе Кызыл-Шафаг керкенджцам не удалось назвать именем С.Закяна.
Немного погодя, без всяких общественных обсуждений, село Кызыл-Шафаг было переименовано в Дзюнашох (“Сияющий снег”), о чём сельчане узнали из постановления властей. Так коммунистический тюрко-азербайджанский Кызыл-Шафаг накрыл национально-буржуазный Дзюнашох. Вслед за “сиянием снега” в Армении в 1991 году началась лавина приватизации и реформа владения землёй. Дзюнашохцы стали частью этого необходимого процесса обретения “национальной независимости”, требовавшего приватизации скота, пастбищ и угодий ради “национальных интересов”. Эти же “национальные интересы” были крайне заинтересованы в смене тоталитарных совхозов и колхозов на свободные частные хозяйства.
Начиная с 1993 года керкенджцы стали активно уезжать из села в Ставропольский край РФ, в украинский Днепропетровск и во Францию. Так как на новом месте поселились не только керкенджцы, но и беженцы из Баку, бывшие родом из Карабаха, с этими “карабахскими” армянами в первые годы у керкенджцев возникали трения и разногласия. С жителями соседнего села Мецаван, бывшего “Шахназар”, у керкенджцев тоже возникали конфликтные ситуации. Местные называли дзюнашохцев “приезжие”, а в особо горячие моменты говорили им даже “турк” — турок, что в армянском обыденном сознании является большим оскорблением. При этом сами керкенджцы отмечают, что мецаванцы переселились из Турции и в их диалекте много турецких слов. Также керкенджцами был найден ещё один изъян мецаванцев — их католическая вера, а в “единой армянской нации”, если кто не знает, есть и католики, в частности нынешний президент Армении католик и таких “неправильных” армян называют “франки”.
Хотя в цитируемом нами в данной заметке исследовании армянский автор говорит, что слово “турк”, применительно к азербайджанцам, которых так обозначают в Армении, не несёт негативной окраски, всё же это не вполне верное утверждение. В 99-ти случаях из 100 это слово несёт именно негативную, уничижительную характеристику, что отлично ощущали на себе иногда азербайджанцы жившие в Армянской ССР, и что отчётливо видно даже из поверхностного анализа высочайшей культуры общения и дискуссий между собой у современных армянских буржуазных политиков в армянском буржуазном политическом пространстве, а также в менее испорченном культурными изысками армянском обывательском быту.
Ещё интересен факт того, что керкенджцы поддерживали связь с другим селом, находящимся рядом через границу в Грузии. Это приграничное азербайджанское село Ирганчай. Большинство старших керкенджцев владеют азербайджанским и с ирганчайцами говорят на их языке. В первые годы после переселения керкенджцы устанавливали посты дежурства, опасаясь нападения из Ирганчая. Потом начали постепенно торговать. В период сенокоса из-за нехватки рабочих рук керкенджцы договаривались с азербайджанцами из Ирганчая, чтобы они приходили косить сено, которое потом делят пополам. В этот период пересечение границы принимает официальный характер, с предъявлением пограничникам письменного разрешения главы региона.
Керкенджцы также поддерживали личные связи с азербайджанцами из Ирганчая, приглашали их к себе и сами ходили как на торжества, так и на скорбные мероприятия или просто друг другу в гости. Пешее пересечение границы для селян не составляло проблем, по причине близкого расположения сёл и лояльного отношения пограничников к местным жителям. По крайней мере на период 2007 года это была актуальная информация.
Женщина из села Керкендж. Дзюнашох (Кызыл-Шафаг), Армения, 2006 г. Фото А. Акопяна
Из-за активной миграции в Дзюнашохе осталось мало жителей. По данным сельской администрации, на период 2007 года, было всего 241 человек. Кроме керкенджских и бакинских армян здесь есть семьи из Грузии, из соседнего села Мецаван, из Еревана. По относительно свежим данным доступным в сети интернет, на 2018 год в Дзюнашохе оставалось всего восемь семей переселенцев из Керкенджа.
Кызыл-шафагцы в Керкендже тоже испытывают на себе все горести вынужденного переселения на новое место. Уже с приездом в Керкендж они стали свидетелями развала советского колхозного хозяйства и сельской инфраструктуры. В первое время переезда в селе ещё работали и магазин, и почта, и медпункт. Потом национальные интересы нового буржуазного азербайджанского государства разошлись со стимулами содержать и платить за все эти бесприбыльные учреждения.
Сильное негативное влияние на адаптацию привычных к жизни в горах кызыл-шафагцев оказал климат, слишком жаркий для них. Многие из переселенцев умирали, пополняя разросшееся новое мусульманское кладбище.
Новое азербайджанское кладбище села Керкендж. На заднем плане армянское кладбище. Село Керкендж, Азербайджан, 2006 г. Фото С. Румянцева
Как и керкенджцы в Армении, кызыл-шафагцы решили переименовать село в Кызыл-Шафаг, в память об оставленной малой родине. Но так как по мнению властей “Керкендж” это было не армянское, а тюркское название, то ничего не угрожало национальным интересам, следовательно в переименовании нет надобности. Только колхозу организованному переселенцами удалось дать название Кызыл-Шафаг. Следует отметить, что переезд осуществлявшийся в советское время требовал по прибытии на место соблюдения советских законов экономического хозяйствования. Все хозяйство совхоза Кызыл-Шафаг было официально передано переселенцам-армянам, а соответственно, в Керкендже все хозяйство было принято уже азербайджанцами.
Кызыл-шафагцы на новом месте сумели организовать хороший колхоз, отремонтировать и купить технику, помимо культивирования винограда они увеличили поголовье скота, сделав востребованными на новом месте привычные им навыки и опыт хозяйствования. С развалом СССР кызыл-шафагцы решили сохранить коллективное хозяйство, руководство осталось за прежним директором совхоза Байрамом Аллазовым:
«Когда была аграрная реформа, народ ставил вопрос, чтобы давайте… вместе будем работать, каждый вопрос ставил, чтобы только мы знали у нас какая земля, сколько гектар для каждой семьи, знали свою землю, знали <…> И до сих пор работаем… Э-э, виноградный сад <…> Там тоже у каждого есть своя доля, гектар, сот, в общем. Производим виноград. До прошлого года работали так: пахали, сеяли, косили <…> всё зерно в склад. Оттуда бесплатно членам коллектива раздали… До прошлого года. (!) А в прошлом году я… Уже чувствую… мне трудно, устаю, и возраст тоже не позволяет. Я сказал, товарищи, давайте возьмите землю… сами сейте, сами пашите, сами косите. В общем, последний год в прошлом году раздал» [20].
Получается, что как минимум до 2006 года кызыл-шафагцам удавалось сохранять коллективную форму хозяйства, что весьма похвально, но и они неизбежно отступили перед новой объективной капиталистической реальностью. В том же году, по данным азербайджанских исследователей, из 157 домов пустовало 20-30 и признаков возможного опустения села ещё не наблюдалось, с учётом того, что основной контингент жителей деревни были люди от 40 и более лет.
Завершить же эту заметку хотелось бы словами самих переселенцев, многих из которых уже, возможно, сегодня нет в живых. Их мысли об утерянной родине, для азербайджанцев — лесистые горы Калининского (в их бытность), района Армянской ССР, для армян — покрытые виноградниками холмы близ их родного Керкенджа в Шемахинском районе Азербайджанской ССР, очень интересны. Их пример взаимного доверия и достойной настоящего Человека способности вести между собой диалог, находя позитивные решения в ситуациях, где любые националисты резали бы враг врагу глотки и пускали кровь — вызывают уважение. Многим из нас точно есть чему поучиться у этих “простых тружеников”, как высокомерно величают таких людей те, “на ком — как они сами утверждают — держится весь мир”: буржуазные интеллигентики, эффективные хозяйчики, лавочники, ростовщики-банкиры, “народные олигархи” и их ручные политики лёгкого поведения, и все прочие паразитарные формы жизни бурно имитирующие титанический труд и выдающие мракобесие за “гениальный полёт мысли”.
«Там и с нашей семьей все было в порядке. Да и сами тоже. Поглядите, что на нашу голову случилось, и где мы очутились. Я не знаю, поверите ли вы, но клянусь Аллахом, мы там жили…как в раю. <…> Не было такой жары, такой дороговизны. Там можно было продать овцу за 1000 рублей, т.е. за 100 рублей старыми деньгами и месяц содержать 7-8 семей. А здесь сейчас, килограмм мяса 2 ширвана с половиной (5 долларов) кажется».
«Неправильно сейчас нам хвалить то, что имели там, все это обман. Дай бог им здоровья (аксакалам), привезли нас сюда, кое-как живем, выкручиваемся. Это как у русских говорят – существуем, э-э, существуем (по-русски). Это как и не живешь и не умираешь, т.е. как бы не идешь так прямо, а иногда падаешь, иногда поднимаешься на ноги. В общем, что еще вам рассказать. Там у меня машина была своя. <…> Сам я преподавал в училище. 18 лет проработал в училище. <…> Вообще хорошо мы там жили, отлично там было. 300 рублей! 300 рублей я получал зарплату в училище! Обстановка там, конечно, была очень, очень хорошая».
«<…>Там и климат другой был, там и образ жизни совсем другой был, там река текла. Там… родники, чистая родниковая вода. Когда ходили во время, до сенокоса, как ковер, разнообразные, миллионы цветов. Сидел и думал, что вокруг тебя облили каким-то ароматом… духами. Такая у нас была природа! Ну, там в советское время, конечно, все жили как-то равномерно. Богатые люди там те были, которые сидели на должностях. (смеется) А все остальные жили одинаково».
«Когда мы только переехали, здесь вода была… вода шла, но людей было не так много, ходили, стояли в очереди за водой. И теперь ходим за водой, вниз деревни, на ослах воду приносим. Остальные колодцы все пересохли, да здесь плюешься, плевок в воздухе высыхает. Что здесь есть хорошего? Клянусь Аллахом, если бы вы видели, как мы там жили! Мы как будто в раю жили, перед нашим домом протекала широкая речка, а сколько колодцев было у нас в деревне! <…> Говорят же, лягушки на засушливых местах. Вот так и мы такие же лягушки, копошимся здесь. <…> Что здесь есть?!»
Жительница села идет к источнику за водой. Село Керкендж, Азербайджан, 2006 г.» Фото С. Гусейновой
«Все же родина, хочешь, не хочешь, а когда едешь в Грузию, начинаешь спрашивать, знают ли такой район, видели ли такую деревню, что слышно, как там дела, в каком состоянии вообще, расспрашиваешь об этом».
«Нельзя сравнивать, как мы тогда жили и как сейчас живем, так это разные государственные устои. Тот устой назывался народной властью – работаешь – получаешь – живешь. А сейчас – хочешь работать, а работы нет. А вот вопрос земли… в советских законах не было такого, и все подчинялись закону. И даже в голову не могло прийти, возможно ли такое (!), чтобы в советское время проявилось неуважение к закону и поднялся вопрос территориальных претензий. Дайте нам землю!
Какая земля! И земля твоя, и государство твое, и правительство твое, и богатство твое! Как можно было такое предсказать! Клянусь Аллахом, я вообще не поверил, не может такого быть. Хотят землю… Армянский народ требует землю! А-а, что это такое, разве такое возможно! Что за государство! Мы же не были так воспитаны, что… это твоя земля, это моя земля. Что за разговоры! И земля общая и государство общее!».
Сегодня можно сказать, что много крови пролилось с тех времён, когда керкенджцы и кызыл-шафагцы проявили добрую волю и гуманный разум, присущие роду людскому, но столь редко используемые людьми в жизненных ситуациях. За Карабахской войной 1992-1994 года унесшей тысячи жизней, в 2020 году началась следующая, ненасытную утробу которой пополнили тысячи жизней уже новых поколений армян и азербайджанцев, курдов, лезгин, талышей, лазов, русских …, тех самых детей XXI века, о которых в 1960-х годах думали-мечтали как о покорителях космоса, учёных, инженерах, тружениках нового сообщества людей, нацеленных на уменьшение страдания, а не на увеличение его.
Те кто начал эту, очевидно, не последнюю “последнюю” Карабахскую войну 2020 года, сделали всё, чтобы утопить в крови пример и позитивный опыт керкенджцев и кызыл-шафагцев, не начинавших и не желавших этой войны ни в 1990-х годах, ни в 2020 году. Было сделано всё, чтобы внуки и правнуки этих людей, заключивших в 1989 году договор, заботившихся о кладбищах друг друга, были вовлечены в жернова войны и залили своей кровью все усилия дедов и бабушек, отцов и матерей. Голос разума и доброй воли должен захлебнуться кровью в угоду “национальным интересам” буржуазных карликов, на потеху сытым патрициям восседающим в ложах мирового Колизея.
История азербайджанцев и армян, поменявшихся кровом и заботой о памяти предков, словно белоснежная песчинка на арене засыпанной чёрным от крови песком. Из года в год этой преданной забвению истории наносятся жестокие удары с обеих сторон армяно-азербайджанского конфликта, делая её краски всё тусклее и, кажется, Карабахская война 2020 года должна нанести окончательный сокрушительный удар по доброй воле оставшихся верными договору керкенджцев и кызыл-шафагцев.
В нынешних государствах армян и азербайджанцев установилась отнюдь не народная власть и хозяева этих государств не умеют мирным путём разрешать конфликты. Они грязным сапогом, прикладом автомата, ракетой беспилотника, циничной ложью и неутолимой жаждой всё больших прибылей втаптывают в грязь и эту 75-ти летнюю женщину, слова которой мы приводим ниже, и всех тех немногих, кто считает, что мирно решать проблемы — это хорошо:
«Война… Знаешь… Давно была большая война… с Германией.
Ты не знала, но тебе, наверное, отец рассказывал. Да и твой отец был ребенком тогда. Так вот с той войны… С нашей деревни 100 парней не вернулось. 100 парней! Были среди них только сыгравшие свадьбу, у которых еще детей не было. Были среди них и такие, у которых по одному, двое детей было. У моего дяди было 9 сыновей, из них семеро ушли на войну и только двое вернулись, остальные погибли. Прекрасные были парни, словами не опишешь. Наш мяхля (квартал села) находился на горе. Много домов на горе. Называли нас дямирчиляр (азерб. кузнецы). И из каждого дома по трое-четверо человек не вернулись с этой большой войны. Столько страданий от той войны. И почему сейчас в Карабахе должна быть война? У меня один внук отслужил в армии, а другой еще служит. И вот я каждый день и днем, и ночью только и делаю, что молюсь Аллаху, чтобы не было войны, чтобы не погибали чьи-то дети. Сколько в Карабахе погибло деревень, и большая деревня Ходжалы и другие деревни! Вот… А во время большой войны и из нашей деревни, и из райцентра, да и других городов, как так получилось, почти все парни молодые погибли. Не нужно, чтобы война опять случилась. Война… Это сложно… Мирным путем получится. Мирно – это хорошо».
Майга-ханум на пороге своего нового дома в селе Керкендж, Азербайджан, 2006 г. Фото С. Гусейновой
Мы не думаем что Аллах, Иисус и любое другое божество поможет людям избежать войны. Мы уверены, что встать на путь мирного решения конфликтов способны только такие труженики, как те, что сделали возможной дальнейшую созидательную жизнь в Керкендже и Кызыл-Шафаге. С другой стороны на фоне всего происходящего в Закавказье и в мире, эта история выглядит из ряда вон выходящей, некоей ошибкой, незначительной погрешностью в этноцентричных национальных расчётах, которой, как погрешностью в физических уравнениях, можно смело пренебречь, что собственно и делают армяне и азербайджанцы, агрессивно отстаивая капитальные “национальные интересы” своих(?) государств.
Максима “Социализм или варварство”, когда-то выдвинутая Розой Люксембург, становится, казалось бы, как нельзя более актуальной для армянского и азербайджанского тружеников. Однако посмотрим правде в глаза, практика показывает что вчера, сегодня и завтра народы Закавказья выбирают в этой максиме последнее. Осознанный это выбор или нет, не суть важно. Важно то, что это не отменяет ответственности всех и каждого перед будущим, в котором:
- ваши дети и внуки либо расстанутся с жизнью в модернизированных окопах после удара высокотехнологичной роботизированной системы по уничтожению живой силы противника, собранной из микроэлектроники, компонентов и узлов, разработанных и произведённых в странах с развитой наукой и техникой, капиталисты которых на этом будут увеличивать прибыли;
- либо ваши дети и внуки проживут сознательную и созидательную жизнь улучшая окружающую среду, делая научные и технические открытия призванные не массово уничтожать людей, а дающие людям возможность жить, развиваться и вносить вклад в общее благо, ведущее к личному благополучию каждого.
Нет сомнений, что у национал-патриотов имеется свой вариант будущего:
- быстренько стать могучей и самостоятельной державой; развить до 99 уровня национальную науку и технику, в чём им помогут родные капиталисты, а если не помогут, то они их заставят; самим производить высокотехнологичные орудия убийства; создать непобедимую национальную армию, монолитную единым национальным духом и национальными генами, а для этого всего необходим основательный фундамент и у них он будет — это столь же монолитное национальное общество без социально-экономических противоречий. И уж тогда они всей могучей мощью национальной армии, подкреплённой парой батальонов Терминаторов собственного производства, пойдут на вековечного врага и навешают ему что положено.
Хотя в программах национал-патриотов чётко не указывается, что же будет в итоге с сокрушенным врагом, очевидно, что врага им придётся стереть с лица Земли, потому что, как известно, национальные интересы “über alles”. Что ж, бог с ними.
Для тех читателей, кто заинтересовался затронутой нами историей, прикрепляем ссылки на короткий документальный фильм по теме на армянском и азербайджанском языках с английскими субтитрами:
И книгу в PDF формате, которая являлась основным источником при написании данной заметки.
Автор: Рубен Мхитарян
Источники:
[1] Севиль Гусейнова, Арсен Акопян, Сергей Румянцев “Кызыл-Шафаг и Керкендж: история обмена селами в ситуации Карабахского конфликта”, Тбилиси, ФГБ, 2008, с. 17
[2] Там же, с. 13
[3] Там же, с. 15
[4] Там же, с. 18-19
[5] Там же, с. 19
[6] Там же, с. 16
[7] Там же, с. 19, с. 14
[8] Там же, с. 48
[9] Там же, с. 54
[10] Там же, с. 56
[11] Там же, с. 71
[12] Там же, с. 64
[13] Там же, с. 65
[14] Там же, с. 75
[15] Там же, с. 99
[16] Там же, с. 95
[17] Там же, с. 99
[18] Там же, с. 103
[19] Там же, с. 108-109