От известных личностей и их деяний, которые могут в силу своего ума и характера влиять на внешний вид событий и некоторые частные их последствия, перейдём к самому интересному.Общественно-экономические процессы производства всех материальных благ и их распределение между людьми в Османской империи начали непростительно сильно отставать от аналогичных процессов в сообществах других людей. Конечно, феодальную верхушку, султанский двор и шустрых султанских чиновников, знавших как надо распределять блага в свою пользу, а также компрадорскую буржуазию, наживавшую богатства на торговле с внешним рынком — все общественно-экономические процессы империи более-менее устраивали, пока имелась возможность обогащаться.
За благополучие их всех и за свой успех молилось духовенство, активно участвуя в процессе присвоения благ и богатств. Но в цивилизованном мире уже давно процессами экономического производства и социальными трендами, модами и запросами руководил класс людей называемых буржуазией. Мустафа Кемаль и его сподвижники сумели уловить логику буржуазного, или иначе говоря — капиталистического общественно-экономического процесса производства и осознать реальные выгоды идущие следом во всех сферах жизни. Черепашья скорость изменений экономических условий в Османской империи в сторону прогрессивного, бодрого капитализма, несущего на своих могучих технических плечах воистину революционное развитие всего, до чего только можно дотянуться и вовлечь в нескончаемый круговорот капитал-товар-капитал — ставила насущный и созревший объективно вопрос о быстрой переделке этих самых учреждений и экономических условий. Конечно, колониальное закабаление Османской империи западными державами так или иначе несло капитализм в овеянный феодальным сном мир османов, в урочный час пробуждаемых криком муэдзинов к молитве.
Но это было совсем не то, чего хотела именно турецкая национальная буржуазия, осознававшая себя и свои желания с начала ХХ века. Требовалась срочная переделка османской экономики и общества, а такая переделка — революционная — никогда не происходит сама собой, она всегда требует вмешательства людей, которые решают объективно назревшую задачу.
Рынок стал реальной школой, где турок начал учиться понимать свой “национальный интерес”, он видел этот урок ежедневно в Стамбуле, где всю торговлю контролировали нетурецкие подданные империи. Не стоит заблуждаться в том, что в противовес стамбульской компрадорской буржуазии имелась “национальная” анатолийская — и там не только оптовую, но и розничную торговлю контролировали представители инонациональной буржуазии. Торговец-турок к началу ХХ века контролировал торговлю коров на 38,9%, стройматериалов — 21,1%, зерна и муки — 20,9% и т.д. Мы уже говорили об этом, но не грех повториться, что греческий капитал главенствовал в хозяйственной жизни Османской империи — 50% принадлежало турецким грекам как во внутренней торговле, так и в производстве и ремёслах; греческий же капитал контролировал 40% всех внутренних финансовых операций. На втором месте шли турецкие армяне — предприниматели, торговцы и финансисты, в руках которых находилась четвёртая часть производства и торговли. Следом шли евреи и левантийцы. Турецкая буржуазия находилась на четвёртом месте и контролировала почти 15% торговли и 12% производства [1].
Первый турецкий миллионер Вехби Коч написал целую книгу воспоминаний, где откровенно передаёт всю палитру ощущений молодой турецкой буржуазии. Он вспоминает, что самые красивые дома, дачи и хорошие магазины Анкары принадлежали не мусульманам. В воскресные дни евреи и христиане, нарядившись заполняли центральные улицы Анкары. Вся торговля Анкары была в руках немусульман, сетует Коч, а хозяева страны турки-мусульмане жили скромно и трудились под началом упомянутых лиц. В 1920-30-х годах начался путь к успеху Коча, но и в самые тяжёлые годы он не терял хватки присущей каждому торгашу независимо от национальности.
В 1921 году спасаясь от угрозы греческого наступления на Анкару он оказался в городке Чанкыры и дабы даром не терять времени стал выяснять, какие товары имевшиеся в Чанкыры можно перепродавать по возвращении в Анкару. Начав как посредник крупных инонациональных торговых фирм, Вехби Коч встал с ними на равных, чуть позже начал вступать в долю и переманивать их приказчиков. В Анкаре Коч скоро исправил былую несправедливость и его семейная фирма постепенно прибрала к рукам торговлю галошами, зерном, галантереей, скобяными изделиями и ещё чем только можно. В начале 1930-х годов в Стамбуле проживала богатая семья Ховагимян, имевшая трубный завод и контролировавшая стамбульский рынок стальных труб. Для некоторых альтернативно одарённых националистов может быть очень странно слышать о наличии семьи армян Ховагимян в качестве монополистов рынка труб в Стамбуле в начале 1930-х годов, этот факт был причиной несчастья и для Вехби Коча, весьма ценившего плюсы родного турецкого национализма.
Но как известно: в бизнесе ничего личного, только бизнес, и вот Ховагимяны неудачно рассчитали и прогорели лишившись средств, после чего они предложили В.Кочу стать компаньонами. Создали совместную компанию “Коч-бору” и долго ли, коротко ли, а вот Коч уже диктует им свои условия. Как он сам признался позже, это был одним из самых счастливых дней его жизни. История успеха, кажется, стандартная для любого лавочника-капиталиста — будь то Армения, Турция или Танзания.
От торговой буржуазной лирики перейдём всё-таки к социально-экономической структуре нового государства созданного кемалистами. На начальном этапе из 14 млн. жителей порядка 77% проживало в деревнях, 81,6% было занято в сельском хозяйстве, 5,6% — в промышленности, 4,8% — в торговле и 7% — в сфере услуг. Как видим турецкая экономика начала 1920-х годов отличалась крайней неразвитостью. Доля сельского хозяйства в национальном доходе составляла 67%, промышленности — 10% [2]. Железные дороги, банковское дело, страховые компании, горнодобывающая промышленность, муниципальные предприятия — так и оставались во власти иностранного капитала. Оттоманский банк контролировался англо-французским капиталом и выполнял функции государственного банка с правом эмиссии. Практически вся фабричная продукция на рынке была импортной.
Влиятельные торговцы-турки, будучи крайне немногочисленными, в полной мере осознали национальные интересы и выступили единым фронтом на экономическом конгрессе в городе Измире, состоявшемся в 1923 году. Представители ведущих торговых семейств выступили с требованиями и рекомендациями властям всячески поддержать национальный частный сектор в борьбе с компрадорским — пережитком империи. В Стамбульской торговой палате засело в большинстве немусульманское руководство и деятельность этой палаты не отвечала конечно же интересам торговцев-турок, интересы последних всенепременно были национальными и поэтому ими был создан свой Национальный турецкий союз, от имени которого они требовали у правительства роспуска торговой палаты. Естественно нельзя было обойтись и без организации крупного национального торгового банка, который смог бы предоставлять кредиты национальному частному капиталу, поэтому это требование на Измирском конгрессе было основным.
В 1924 году такой Деловой банк был учреждён при личном участии М.Кемаля и ряда депутатов меджлиса, прежде всего тех же купцов, среди них был влиятельный измирский торговец Ушакизаде — в то время тесть Кемаля. В этом же году ряд влиятельных турецких торговцев приняли участие в создании Турецкого торгово-промышленного банка в сотрудничестве со швейцарским капиталом. Всего за 1920-1930 годы было создано 135 акционерных компаний с местным капиталом (национальным турецким и инонациональным), составившим в сумме 70 млн. лир. Турецкий торговый капитал принимал участие и в подрядах на железнодорожное строительство. Турецкая республика после своего образования сразу же создала благоприятные условия для частного торгового национального капитала и он тотчас устремился в самые выгодные тогда сферы предпринимательства — банковское дело, подряды и собственно торговлю. Внутренняя торговля привлекала возможностью обогащения также и партийных и политических деятелей кемалистской республики, чем они не поленились воспользоваться.
На упомянутом экономическом конгрессе в Измире помимо молодой турецкой буржуазии — купцов, фабрикантов, банкиров, выступали помещики и зажиточная верхушка деревни. Попытка со стороны городской буржуазии выдвинуть предложение провести аграрные реформы встретила активное сопротивление помещиков и богатой деревенской верхушки. На этом же экономическом конгрессе был представлен малочисленный рабочий класс Турции, который выдвинул политические требования (пропорциональное представительство на выборах, предоставление рабочим права на забастовку и отмену закона о запрещении забастовок, признание за рабочими права организации профсоюзов .. . наделение безземельных крестьян землей, отмена ашара, восьмичасовой рабочий день для сельскохозяйственных рабочих и т. д.).
Экономический конгресс в Измире
Эти противоречия свидетельствуют о классовой борьбе внутри турецкого общества и вынужденном союзе слабой на тот момент турецкой национальной буржуазии с помещиками поддержавшими кемалистов в их борьбе с феодально-клерикальной аристократией и компрадорской буржуазией. Также в лице зажиточной верхушки деревни и помещиков можно было обрести опору против масс крестьянства, выдвигавших свои требования на фоне борьбы 1918-1923 гг.
Как и в случае с торговым капиталом, промышленное частное предпринимательство в 1920-х годах основывалось на предшествующей базе собственности — иностранной и инонациональной. Обеспеченность немногочисленных фабрично-заводских предприятий двигателями на электрической, паровой тяге и внутреннего сгорания свидетельствует о высоком уровне развития отдельных предприятий. Как правило это были предприятия по переработке сельхозпродуктов, текстильных, деревоотделочных, металлургических и машиностроительных. Кемалисты озаботились тем, чтобы постепенно овладеть этой собственностью — крупной и средней, а также мелкой.
Предприятия бежавших из страны инонациональных предпринимателей перешли в руки государства. Правительство продало за символическую сумму полуразрушенные предприятия, оставшиеся после войны с интервентами, близким Народной партии людям и открыло им кредит, выдало субсидии и через три года предприятия смогли вернуться к довоенному уровню.
Законодательно были утверждены существенные льготы для национальных турецких промышленников: освобождение от налога на прибыль, отсутствие таможенных сборов на импортные материалы для строительства и производительной деятельности предприятия, транспортировка таких материалов по ЖД и морем со скидкой 30%, премия в 10% на выпускаемую в первый год продукцию и т.п. Таможенные тарифы не в пользу местного производителя также смягчались государством, которое согласно Лозаннским договорённостям не могло до 1929 года повышать низкие таможенные пошлины на импорт. Для смягчения этого тарифного негатива кемалисты создавали монополию на продажу различных промышленных товаров, предоставляя на них концессии или действуя самостоятельно. Как только Лозаннская торговая конвенция утратила силу в 1929 году, таможенные пошлины были увеличены на 50%.
В первое десятилетие наибольших успехов достигли пищевая и текстильная промышленность, производившие соответствующие виды сырья и торговавшие ими, в том числе на экспорт, что позволяло иметь стабильные источники самофинансирования. Другие отрасли больше зависевшие от кредитов не были удовлетворены банками в средне- и долгосрочных кредитах, а кредитная политика Делового банка и других финансовых объединений торгового капитала в первую очередь ориентировалась на развитие торгового кредита. Промышленные компании приносили банкам незначительные дивиденды.
Буржуазное право собственности, в частности на землю, утверждённое в аграрной, ещё вчера феодальной Турции, принесло большие выгоды прежде всего помещикам, которые стали собственниками своих формально арендуемых земель. В марте 1924 г. был принят закон о распределении бесхозных земель и прочей недвижимости, принадлежавшей лицам покинувшим Турцию, т.е. грекам и армянам. Реализация этого плана привела к тому, что земли и другая недвижимость выселенных и уничтоженных в ходе войны греков и армян попали в руки крупных земельных собственников.
В 1925-1935 гг. была осуществлена передача государственных и вакуфных (духовенства) земель в руки частных владельцев, эти земли прибрала к рукам зажиточная верхушка крестьянства. Гражданский кодекс 1926 года приравнивал землю к обычным товарам буржуазного общества. Положение крестьян при этом изменилось мало. По обобщенным подсчётам с 1923 по 1945 гг. власти Турции передали за выкуп или безвозмездно в собственность землевладельцев около 1,1-1,2 млн. га пригодных для обработки земель, что равно 10% обрабатывавшихся в то время сельхоз площадей.
Земельными собственниками стали 270 тыс. семей. Существенно положения крестьян это не улучшило, но зато увеличилась прослойка мелких земельных собственников, укрепилось мелкотоварное производство [3]. К 1937 году была предпринята попытка дополнить закон о частной собственности в отношении земли и дать государству право вторгаться в отношения земельной собственности и отчуждать земли и леса, с целью наделения крестьян землёй, и огосударствления лесов. Вспыхнувшая Вторая мировая война послужила поводом для снятия земельного вопроса с повестки и аграрная реформа растянулась на два десятилетия. В 1930-е годы вопрос о земле оставался не решён.
Развитие рыночных отношений и предпринимательского начала требовало уделять внимание транспорту и связи. С автомобильными дорогами в Турции дело обстояло плохо и даже в 1939 году имелось всего 4 тыс. км дорог с твёрдым покрытием, асфальтированных в том числе — 279 км. Грузовые и пассажирские перевозки в таких условиях развиваться не могли, особенно в отдалённых районах, к тому же проблему усложняла дороговизна и дефицит бензина. Железнодорожному строительству уделялось намного больше внимания.
В 1924 году избранные турецкие пассажиры получили доступ к авиации: итальянская компания “Аэро эспрессо итальяно” доставляла пассажиров по рейсу Стамбул-Афины-итальянский Бриндизи; самолёты компании “Юнкерс” и франко-румынской компании летали по направлению Анкара-Стамбул. В 1933 году эта линия перешла в руки американской компании “Кертис-Райт”. Иностранные компании продолжали главенствовать в воздухе до 1936 года, когда эксплуатация воздушного транспорта перешла в руки государства.
В 1920-1930-е годы начался бум строительства в Анкаре, пройдя процесс от стихийной застройки до реализации плана разработанного немецким архитектором Г.Янсеном. По многим городам страны активизировалось строительство промышленных зданий, особенно интенсивное в 1930-е годы, когда начали строить государственные промышленные предприятия. Многие будущие капиталисты Турции накопили свои первоначальные капиталы также благодаря участию в подрядной застройке Анкары, железных дорог и прочих объектов, т.е. с помощью и протекцией со стороны государства.
Идея власти нации
В день избрания М.Кемаля президентом и провозглашения Турции республикой он дал интервью французскому журналисту, в котором заявил:
Наша политика, наши традиции, наши устремления будут направлены на то, чтобы Турция стала европейской страной, или точнее, страной, ориентирующейся на Запад [4].
Однако сам Кемаль подчёркивал, что Турция будет развиваться согласно закономерностям турецкого общества, в соответствии с внутренней обстановкой и требованиями времени. Обстановка и время требовали национализма и светского государства. Турецкий национализм идеологически должен был способствовать утверждению практической необходимости максимального контроля турецкой буржуазией земли, заводов и фабрик, путей сообщения, банков и всех полагающихся прибылей от материального производства.
В 1920-х годах кемалисты сделали ставку на турецких предпринимателей, которые должны были сделать Турцию “страной богатых”, однако предприниматели спешили вкладываться в сферы экономики, приносившие быстрые барыши и лишённые больших рисков и ответственности. Кемалисты же стремились опереться на прочную индустриальную базу, для этого нужно было создавать новые предприятия, уже существующих производств было для этого недостаточно. Опасения кемалистов в том, что частные предприниматели не способны и в большинстве своём мало заинтересованы в развитии крупного промышленного производства оправдались. Начало 1930-х годов показало, что турецкие капиталисты самостоятельно не могут вывести из тупика хозяйство страны.
Катаклизмы и шторма в западной экономике, бушевавшие в период между Мировыми войнами, также оказали должное впечатление на кемалистское руководство и их дальнейшую стратегию. При этом они очевидно были знакомы с опытом индустриализации в СССР, чему свидетельство принятие собственного пятилетнего плана развития промышленности в 1933 году. Показательно, что первый пятилетний план промышленного развития предусматривал 44 млн. лир капиталовложений, из них 41,6 млн. приходилось на государство и только 2,4 млн. лир — на торговый частный капитал в лице Делового банка. После периода первой пятилетки Деловой банк отказался участвовать в капиталовложениях в промышленные предприятия, оставив за собой только несколько прибыльных и полностью отдался коммерческой деятельности.
Национализм кемалистов предполагал изоляционизм и протекционизм, закладку прочного фундамента для самодостаточного хозяйства. В числе социальных обязательств идеологии кемалистского национализма было стремление создать занятость и обеспечить относительное благосостояние всем тем, кого они призывали чувствовать себя и быть турецкой нацией. Как следствие в руках государства сосредоточилась тяжёлая промышленность, требующая крупных капиталовложений и часто неэффективная с точки зрения быстрой максимизации прибылей.
На идеологию кемализма большое влияние оказали взгляды отца доктрины тюркизма Зия Гёкальпа. Тюркизм он определял как светское националистическое движение, целью которого является обновление и культурный подъём общества. Красивые формулировки, в принципе похожие у всех националистов, в практике экономической и политической жизни удовлетворяющие в первый черёд интересы национальной буржуазии. Гёкальп считал что религия мешает модернизации государства, да и сама проигрывает от слияния с государством, теряя свою жизнеспособность и превращаясь в формализованную правовую систему.
Зия Гёкальп участвовал в разработке турецкой конституции 1924 г., сформулировав положения о свободе совести и лаицизме (cекуляризм, светскость), выступал за синтез национальных традиций и достижений европейской цивилизации. Он же говорил, что:
Степень экономической развитости нации, пропорциональна степени разделения труда. <…> В стране с отсталой экономикой наука, искусство, философия, даже мораль и религия никогда не могут отдельно достичь высших проявлений [5].
При этом идее туранизма, которой оставался привержен Гёкальп, обращаясь к ней в 1923 году в своей книге “Основы тюркизма”, Кемаль не уделял большого внимания. Для турецкой национальной буржуазии в тот момент важно было сначала окрепнуть на своей территории, в выживании новой республики кемалисты видели главную цель, мысли о Великом Туране их не очень вдохновляли. Кемалисты создав республику в 1923 г. отвернулись от всяких вариантов Турана и после некоторого размышления Кемаль окончательно определил турецкую нацию как мусульманское население Анатолии, причём главенствовали в его определении этнические турки и их язык, за счёт других групп, таких как курды.
Не самый последний человек в кемалистских рядах, премьер-министр Исмет-паша, будущий президент Исмет Иненю, в 1925 году недвусмысленно говорил:
Мы — открытые националисты. Национализм — единственный фактор нашей деятельности. Мы должны отуречить какой бы то ни было ценой тех, кто живёт в нашем отечестве [6].
Правда следует учитывать, что национализм в то время не воспринимался как нечто негативное и такая риторика для политика была более-менее приемлемой. Естественно для любого национализма, что “умеренная” национальная политика кемалистов и передача идей национализма через образование, вскоре вырастила новое поколение пантюркистов, отличающееся более откровенными расистскими позициями, нежели первое в лице Гёкальпа, Акчуры и Агаоглу.
Как уже говорилось выше, на начальном периоде становления кемалистской власти ставить вопрос о светском государстве было преждевременно и нецелесообразно, особенно на этапе национальной борьбы, в которой активно участвовали исламисты. В первом составе ВНСТ духовенство было представлено 20%. Но после Лозанны в речах и выступлениях М.Кемаля и его сподвижников ислам ассоциируется не только с халифатским режимом султанской Турции, но и вообще со всем косным, отсталым и консервативным, и именно это превратило Турцию в полуколонию Запада и привело к поражению в войне.
Такая риторика проистекала из активизации исламистов и использования ими веры в борьбе против кемалистов. 3 марта 1924 года был принят Закон о ликвидации халифата, в этот же день вступил в силу Закон о едином образовании. Закон об образовании принуждал передать в ведение министерства просвещения все учебные и научные учреждения, это касалось религиозных медресе и школ. Принятая через месяц конституция обязывала всех турок, независимо от пола, овладевать в государственных школах начальным образованием.
Частью идеологической реформы был принудительный перевод населения Турции на ношение европейской одежды. Личный пример подал сам М.Кемаль, отправившись летом 1925 года в поездку по стране. Оделся Кемаль в европейскую одежду и вместо традиционной фески или папахи носил шляпу. В старой Турции шляпа была символом “гяура”, неверного, и для мусульманина, побитого толпой камнями, было очевидно, что всё дело в шляпе, которую он надел по недомыслию. После примера Кемаля и его речей, касающихся отказа от специфических восточных костюмов, по всей Турции стала вводиться европейская одежда, в том числе головные уборы. На демонстрациях в честь Мустафы Кемаля публично сжигались фески, кое-где полиция принудительно снимала фески с особо строптивых граждан.
В ноябре 1925 года были приняты законы: о запрете носить фески и папахи, переходе к европейской одежде, о закрытии мест религиозной деятельности и о запрете поклонения обителям дервишей и усыпальницам дервишских святых. После издания этого закона, за несколько дней торговцы распродали весь запас шляп и фуражек. Мастерские не успевали выполнять заказы, и два вагона шляп предприимчивые и крайне счастливые стамбульские коммерсанты получили из-за границы.
Гражданский и Уголовный кодексы, принятые в 1926 году устанавливали буржуазные светские принципы гражданского права. Статья Уголовного кодекса запрещала использовать религию в политических целях. За это предполагались сроки заключения от 5 до 12 лет. Секуляризация первоначально была принята лишь малой частью турецкого общества, в то время в основном сельского и почти полностью безграмотного. Отрицание кемалистами исламизма, как идеологической сотавляющей новой власти, привело к формированию официального “государственного” ислама, действия которого вне мечети строго лимитировались.
Народный ислам, частью которого были запрещённые ранее дервиши, со своими шейхами, орденами и прочими структурами, сохраняясь на бытовом уровне, ушёл в подполье и заявлял о себе вооружёнными выступлениями под религиозными лозунгами. Следует отметить, что запрещённые мистические ордена — накшбенди, мевлеви, тиджани, как наиболее одиозные, и различные влиятельные религиозные секты прежде играли огромную роль во внутренней жизни Турции. Собственность этих монашеских орденов перешла к государству. Так как орденов было множество, их шейхи, пользуясь отсталостью населения, легко разжигали религиозный фанатизм, приобретая большое влияние, особенно в отдалённых районах, где власть не имела достаточной опоры.
В некоторых местах Турции приказания шейхов выполнялись точнее и скорее, чем указания правительства. Эти ордена выступали против политики секуляризации, ревностно добивались восстановления арабского языка в религиозном культе, ратовали за введение преподавания религиозных предметов в школах и конечно же за всем их высокодуховным возмущением стояло острое желание вернуть отторгнутую собственность и потерянные источники дохода. Все эти выступления и восстания беспощадно подавлялись властями.
Смерть Кубилая
Последним таким крупным вооружённым выступлением исламистов стал мятеж в Менемене в декабре 1930 года. Его возглавил проповедник дервиш Мехмед, который призывал верующих спасти священную веру ислама и вернуть шариат. Этот дервиш принял личное участие в кровавой расправе на офицером запаса Кубилаем, школьным учителем призванным на военные сборы в Менемен. Бунтовщики воодрузили на городской площади зелёное знамя ислама и девриш торжественно провозгласил себя мехди (мессией) и, естественно, призвал свергнуть незамедлительно безбожную власть. Сотням местных жителей этот призыв понравился и они поддержали бунтовщиков. Взвод под командованием Кубилая был направлен на решение проблемы. Кубилай не долго думая выстрелил в дервиша холостым патроном, намереваясь напугать. Оставшись невредимым непугливый мракобес, дервиш Мехмед, заявил, что он неуязвим для пуль и выстрелил сам, смертельно ранив Кубилая. Тело Кубилая перенесли во двор мечети, где дервиш в “лучших” традициях отрезал ему голову и под возгласы одобрения своих сторонников насадил на шест. Взвод Кубилая был разогнан толпой, два сторожа стрелявшие в неё убиты. Вскоре прибыл полк и рассеял бунтовщиков, дервиш и пять его спутников были убиты.
Мустафа Кемаль был возмущён этим событием, особенно его шокировало сообщение, что население Менемена приветствовало убийц молодого лейтенанта. Правительство ввело смертную казнь на обширной территории западной Анатолии. Взбещённый Кемаль потребовал от правительства, чтобы Менемен был провозглашён “проклятым городом” и сровнен с землёй, а все его жители переселены. Кемаль потребовал “раздавить” дервишский орден накшбенди, к которому принадлежал Мехмед. По приговору суда было казнено 28 зачинщиков бунта.
На не меньшие, а даже большие преследования были обречены граждане и организации страны, занимавшиеся деятельностью определяемой властями как “коммунистическая”. Большие заботы приносила кемалистам левая оппозиция, в первую очередь не выходившая из тюрем и подполья Коммунистическая партия Турции. В рядах КПТ состоял с 1921 года талантливый турецкий поэт-коммунист Назым Хикмет, проведя 17 лет в тюрьмах Анатолии в итоге он вынужден был бежать из страны в 1951 году и жить в СССР. Интересно, что турецкие авторы описывающие тот период называют турецкие тюрьмы во времена кемалистов “рассадниками исламизма и коммунизма”.
В рабочем вопросе государство сохраняло полную монополию, решая в патерналистском духе руководство рабочим классом и всеми трудящимися. Запрещалось создание независимых политических и профсоюзных организаций трудящихся. Уже в 1920-е годы существовавшие в Турции профессиональные союзы находились под контролем Народно-республиканской партии.
Турция для турок!
Арабский алфавит, полученный турками вместе с исламом затруднял распространение грамотности. Несвойственный турецкому языку, он не имеет достаточного количества гласных букв, неудобен при письме, усложняет ведение торговых записей. Предложения о переход на латинский алфавит делались в Турции неоднократно, но мусульманское духовенство противилось реформе. Старый алфавит был гарантией их монополии на грамотность, а для подавляющей массы населения — на выгодную для духовенства безграмотность. Сломив упорство клерикалов в других вопросах и лишив их источников вакуфной собственности, а следовательно доходов, кемалисты сумели осуществить и эту реформу. В течение 1928 года была проведена кампания, при личном участии М.Кемаля, направленная на замену арабского алфавита. 1 ноября 1928 г. ВНСТ приняло Закон о реформе алфавита, и уже в 1929 г. арабский шрифт в турецком языке был изменён на латинский.
Ататюрк демонстрирует новый турецкий алфавит на основе латиницы. 20 сентября 1928 г.
Националистические самоописания, как правило, придают важное значение массовому участию и межклассовому единству, но на практике национализм “элитарен”, поддерживает и создаёт условия господства социально ограниченного класса с вполне конкретными целями. На примере революции кемалистов видно, что и они на определённом этапе и в необходимых условиях борьбы с интервентами поддерживали классовые требования различных групп, направленные против международных и колониальных империалистов. Новая республиканская власть не гнушалась использовать антиколониальную риторику, но с обретением независимости классовые требования как со стороны феодальной реакции, так и прогрессивные устремления немногочисленного рабочего класса и классовые интересы многочисленного крестьянства становились неприемлемыми для “национального единства” под главенством турецкой буржуазии.
С точки зрения антиколониальной борьбы, требования эмансипации и европеизации женщины не выгодны националистам, рассматривающим женщину утилитарно, в традиционных патриархальных рамках, как производительницу потомства. Тлетворное, с точки зрения националистов, внешнее влияние на женский вопрос и дурной пример исходящий от колониальных властей с их свободной в рамках буржуазного права и морали женщиной, противопоставляется ими “чистотой и нравственностью” своих патриархальных, “национальных” традиций для широких необразованных крестьянских масс, которые необходимо сплотить в борьбе за независимость.
Например алжирские националисты в борьбе с французским колониальным режимом одно время использовали лозунг, что Франция хочет сорвать священные покровы хиджаба с Алжира. Однако проводя буржуазные преобразования, буржуазную революцию, для самой национальной буржуазии трудно бывает обойти женский вопрос внутри своего класса.
Проведя решительное наступление на духовенство Мустафа Кемаль отлично понимал значение проблемы прав женщины в обществе в общем спектре предпринятых им мер секуляризации турецкого общества. Первыми шагами в сфере прав турецкой женщины стали запрет на многожёнство, признание равных прав в семье и получении образования, во время выборов в органы власти. Турчанки сняли чадру, в школах совместно обучались мальчики и девочки. Среди женщин появились адвокаты, врачи, судьи. В 1930 г. женщинам было предоставлено право выборов в муниципалитеты, а в 1934 г. — в парламент.
При всех прогрессивных изменениях в турецком обществе кемализм, как выражение турецкого национализма, столкнулся с застарелой и не решённой проблемой национальных меньшинств. После всех разделов и войн, сопровождавшихся бегством и уничтожением многих жителей из числа греческого, армянского, арабских народов, Турция продолжала оставаться многонациональным и многоконфессиональным государством, с общим числом жителей в тот период всего в 14 млн. человек. Кемалистское правительство обязалось соблюдать права национальных меньшинств и немусульман согласно статьям Лозаннского мирного договора 1923 г., равно как и ранее эти права были провозглашены в Национальном обете 1920 года.
Первые 18 женщин-депутатов в турецком парламенте.
Турецким правительством гарантировалась полная защита жизни и свободы всем жителям Турции без различия расы, происхождения, национальности, языка или религии. Были оговорены защита права на свободное исповедание всякой веры, совместимой с публичным порядком и добрыми нравами. Принадлежность к какой-либо религиозной группе не должна влиять на пользование гражданскими и политическими правами. Всякий турецкий гражданин может пользоваться любым языком в любой сфере жизни. Эти и другие статьи Лозаннского договора существенно влияли на чрезвычайную ситуацию с национальными меньшинствами в Турции, прежде всего греками и армянами, из-за давних политических игр великих держав оказавшихся в роли “пятой колонны”.
После вселенского бегства под угрозой расправы в Турции тем не менее оставалось большое число армян, греков, евреев и других меньшинств. Статьи договора о национальных меньшинствах сохраняли за этими постепенно таявшими меньшинствами формальное право защиты от ассимиляции и от преследований со стороны турецких шовинистов. Однако ничего удивительного нет в том, что из написанного в Лозаннском договоре относительно меньшинств мало что выполнялось, ибо в любой “здоровой”, как любят говорить сами националисты, версии национализма нет места чужакам и инородцам. Со времени создания республики Турция стремилась не предпринимать публичного признания этнических, языковых, либо религиозных меньшинств. Что характерно, публикация статистических данных о национальных и религиозных меньшинствах прекратилась в Турции после 1965 года. Защитительные статьи Лозаннского договора были сильны лишь на бумаге, на деле же доля прежде всего греческого и армянского населения республики таяла на глазах в результате массовой эмиграции и ассимиляции. Печалило ли это кого-нибудь кроме самих эмигрантов? Почти никого, равно как это мало заботит сегодня любых современных “здоровых” националистов.
Сабиха Гёкчен стала первой турецкой женщиной-пилотом (на фото в центре).
Помимо проблемы армян и греков имелась проблема курдов, уже мусульман. Вооружённые восстания курдов, проходившие под лозунгом создания независимого Курдистана, ставили под угрозу территориальную целостность (несущая опора здания национализма) страны и открывали перспективу развязывания гражданской войны. В 1927 и 1929 гг. властями были приняты законы, согласно которым наиболее непокорные племена курдов были принудительно переселены в различные районы Центральной и Западной Анатолии. По другим законам кочевые племена курдов следовало наделить землёй в районах их традиционных кочевий и перевести их на осёдлый образ жизни, чтобы легче было держать в повиновении. На какое-то время турецкие авторы стали именовать курдов “горными турками”, что позволяло формально вывести их из защищаемой Лозаннским договором категории “нетурецкое меньшинство”. По сей день курдский вопрос в Турции остаётся нерешённым.
Изданный в 1934 г. Закон о поселении вводил в действие специальную программу переселения и размещения национальных меньшинств. Турция делилась на три зоны: в первую включались области, где следовало сконцентрировать турок; вторая зона определялась для размещения поселенцев, подлежащих приобщению к турецкой культуре; третья включала районы, в которых по “санитарным, экономическим, культурным, политическим и военным” причинам требовалась полная эвакуация населения и запрещалось поселение и передвижение на данных территориях. Как нетрудно догадаться, в последней зоне проживали преимущественно курды и они подлежали полной эвакуации в другие места, в “целях поддержания порядка”, как говорилось в документе. Последующие дополнения к этому закону коснулись также и еврейского населения, которое в июне 1934 г. начали массово выселять из районов Восточной Фракии и Дарданелл. Как правило местные власти “забывали” заблаговременно предупредить переселяемых, в результате они были вынуждены оставлять всё своё имущество. Однако в связи с недовольством, проявившимся как внутри Турции, так и за её пределами, правительство 3 июля того же года официально объявило о прекращении выселения евреев. Факт антисемитской кампании был признан и кемалисты заявили, что будут впредь наказывать лиц, преследующих евреев. А тем временем в Европе…
Почти одновременно с упомянутым Законом в июне 1934 г. кемалистами было принято постановление, что каждому турку кроме имени необходимо иметь также и фамилию. Это вынуждало турецких граждан — евреев, армян и греков отказываться от своих традиционных фамилий и принимать новые в ходе кампании “гражданин, разговаривай по-турецки”. Сам Мустафа Кемаль получил фамилию Ататюрк — “отец турок”. Дальнейшие поправки введённые в ноябре 1934 г. к Закону о фамилиях упразднили титулы и старые формы обращения: паша, бей, эфенди.
Мустафа Кемаль Ататюрк, 1 ноября 1934 года.
Да, не забудем повторить ещё и ещё раз одну очевидную материально-экономическую истину, правда для большинства националистов она не столь очевидна. Наличие шовинистических чувств у большой части турецкого населения и “теоретическая” база турецких националистов, оформленная в идеологию тюркизма, объясняются не только и не столько “плохим” поведением армян и греков во время англо-греческой интервенции. Со времён империи эти меньшинства контролировали в значительной мере экономическую жизнь Турции.
Но говорить что весь кровавый передел между народами только “из-за денег”, для националистов не эстетично как-то, да и не всем слушателям, привлекаемым в ряды единой нации, эдакая приземлённая грубость мотивов понравится. Хочется чего-то возвышенного! Вот для красоты и воодушевления масс появляются обширные трактаты о “национальном духе” и вековечной борьбе этих “нацдухов” между собою, изрекаются сентенции о “великой нации” избранной провидением для противостояния неким “неполноценным нациям” и в промышленных масштабах клепаются магические национальные “духовные скрепы” оптом и в розницу. Да и сами размышления об уникальном-другом “национальном генетическом и духовном коде” нации идеально вписываются в рамки идеалистических представлений как буржуазии в целом, так и её интеллектуальных лидеров.
Отказавшись от исламских знамён, совсем не подходящих для объединения турок в нацию, кемалисты свели их под новыми (для кого-то на тот момент уже старыми) знамёнами — буржуазного патриотизма и национализма, и далее усиленно принимали все меры для укрепления и сохранения этого единства. После многих лет разрухи, вызванной войной и иностранной интервенцией, турецкий правящий класс хотел жить со всеми остальными государствами в мире и дружбе, чтобы набраться сил, а там, как говорится, посмотрим.
Автор: Рубен Мхитарян
Источники:
[1] Киреев, Н.Г. Указ. соч. с. 437
[2] Там же, с. 178
[3] Там же, с. 185
[4] Там же, с. 157
[5] Вартаньян Э. Г. Отражение идей Зии Гёкалпа в теории и практике кемализма // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения, 2019, Т. 24, № 3, с. 144
[6] Киреев, Н.Г. Указ. соч. с. 501